Сергей Полунин: "Классический балет мертв"

Документальный фильм "Танцовщик" — биография танцора балета Сергея Полунина, которая с первых минут выкладывает все карты на стол: "В прошлом Полунин честно рассказывал о легких наркотиках для развлечения, депрессии, сложных отношениях с коллегами". Buro 24/7 встретилось с Полуниным и поговорило о его возможном уходе из балета, первых шагах в большом кино и настоящем бунтарстве.

Как вы вообще отважились на съемки документального фильма?

Я хотел бросить танец. Когда предложили сняться в "Танцовщике", я подумал, что это отличная возможность запечатлеть выступления перед уходом — для архива. Решил, что если фильм не получится, то хотя бы останется видео на память.

Вот "Танцовщик" выходит под слоганом "Икона. Гений. Бунтарь"...

И это ошибка! Не знаю, кто это придумал. Но это большая ошибка, так нельзя делать. Мне обещали, что больше так не будут, но, видимо, продолжают.

Не думаю, что я чего-то хорошего достиг в балете. (Улыбается.) Но мне хотелось бы изменить индустрию — облегчить жизнь молодым танцовщикам и приблизить балет к массовой аудитории. Я хочу, чтобы у всех зрителей был доступ к выступлениям — неважно, по телевизору, в кинотеатрах, на стадионах.

В современном балете не происходит ничего интересного. Классический балет мертв. Любовь публики к нему никогда не умрет, но внутри него уже нет никакой жизни. Индустрия недостаточно сильна, чтобы привлекать лучших режиссеров и музыкантов. Сейчас гораздо интереснее писать музыку для кино, оперы, видеоигр.

Если бы Моцарт сейчас жил, он бы работал над мюзиклами. Вопрос исключительно в том, где больше аудитория. А классический балет вовремя не раскрылся. Агенты и менеджеры не влились в систему — теперь она неинтересна ни в финансовом, ни в творческом плане. Выходят на сцену король и королева — такое больше не работает. Разве что для определенной публики.

Выходит, у балета нет будущего?

Кино и те же мюзиклы сейчас гораздо мощнее. Я бы не хотел менять классический балет, я бы просто взял из него темы и оформление, которые соответствуют современной публике, в первую очередь молодежи. Я хочу, чтобы балет выглядел круто, чтобы мужчине было не стыдно пойти на представление.

Я вот сейчас был в Тель-Авиве, и там не стесняются затрагивать современные темы. Играет мощная музыка, иногда даже возникает ощущение, что ты в клубе, а не на балете. Это круто, это стимулирует — весь город живет этими представлениями. Надо открывать балет массовой аудитории, тогда все изменится.

Реформы реформами, а вы все активнее снимаетесь в кино. Если встанет выбор, что победит?

Я больше не ощущаю себя танцовщиком. Более того, я уже воспринимаю информацию не как танцовщик. Чисто интуитивно я тяготею к актерству. Я уже начинаю вести себя натурально перед камерой. Сразу думаю, как бы я взял вилку, как бы я что-то сказал.

Я уже задавался вопросом, что я выберу — балет или кино. Но окружение меня все еще поддерживает и не дает уйти из танца. Пока я совмещаю, но в моей жизни все меньше становится танца — в следующий раз я выйду на сцену в июле, а затем только в декабре. Это происходит все реже и реже. А вот когда я получаю предложение сняться в фильме или читаю сценарий — что-то загорается внутри.

А от театральных предложений уже не загорается?

Если это просто танец, уже существующий балет, то нет, уже ничего не горит. Хорошая искринка проскакивает, когда совмещены театр и танец. Балет не такой персональный и камерный — у театра иная энергетика, другой посыл. Даже после сверхгениальных выступлений в Лондоне зал вызывает артистов всего на один-два поклона. Но, если совместить балет и театр, получится настоящая бомба. Это мне было бы интересно.

Вот вы про эксперименты говорите, а снялись у режиссера-традиционалиста — Кеннета Браны, известного в первую очередь постановками по мотивам Шекспира.

В "Убийстве в "Восточном экспрессе" нас было двенадцать человек. Среди них были легендарные актеры, для меня они словно с плакатов сошли. Кеннет славится тем, что контролирует все процессы на площадке, но мне он дал много свободы. Сначала у меня была паника. На самом деле тебя никто не научит, как правильно сидеть, как есть, как правильно вилку держать, когда включается камера. Нужно это просто почувствовать, твоя ДНК должна к этому адаптироваться.

Но вот что меня поражало: мы отсняли дубль, и тут я замечаю, что мой сосед неправильно пистолет держит. Я говорю об этом своей экранной жене — Люси Бойнтон. Кеннет это все тоже замечает и говорит свои пожелания даже актерам с пятидесятилетним стажем. Ко мне он был очень добр, я ощущал, что он меня всегда поправит и не даст сыграть плохо. Мне было очень комфортно на площадке, кроме первого дня.

А что было в первый день?

Первая сцена. Я сел перед Уильямом Дефо — а я даже не знал, что он в этом фильме снимается, — и тут меня осенило. Сейчас это произойдет — камера включится. Меня посетила мысль, должен ли я вообще тут находиться. Какая-то нереалистичная ситуация.

Ваше имя связано с многочисленными скандалами. Что для вас бунт?

Стоит тебе заметить какую-то неисправность и заговорить об этом, как это тут же вызовет недовольство. Портишь себе репутацию, но только в самой индустрии, которая не хочет меняться. Мне как-то предложили померить одежду, и я честно сказал, что она мне не нравится. И тут же сказали, шутя, конечно, но все же: "Видимо, нам будет сложно работать". Просто потому, что у меня есть мнение. Таков мой бунт — задавать вопросы. Я борюсь не за свободу, я просто хочу ощущать себя свободным. Хотя любой агент скажет, что нужно просто встроиться в систему и зарабатывать деньги.

У вас образ плохого парня сложился естественно. Насколько сознательно вы его потом поддерживали?

На самом деле мне было очень сложно. У меня не сразу появилась команда. С такой репутацией очень сложно было работать. Все отворачиваются и любую твою ошибку трактуют в определенном ключе. Вот заболел ты и не пришел на репетицию, все сразу думают: "Ага, он плохой парень!". И неважно, что рядом есть люди в двадцать раз хуже, — на них не обращено такое внимание. Репутация все-таки сложная штука.

С появлением команды вы решили монетизировать этот образ?

Сначала они хотели его поменять. Но потом поняли, что в каждом интервью всегда упоминается одно и то же. В итоге они решили, что это бесполезно, и оставили все как есть.

Материал подготовлен Buro 24/7.

 

Читайте также: Танцовщик Иван Путров: "Сегодня многое решает пиар".