Диана Вишнева, одна из самых выдающихся балерин современности, знает не понаслышке, что магия приходит на сцену рука об руку с тяжелым трудом. Ее талант уникален: посещать балетные классы она начала в 6 лет, а в 11 поступила в Академию русского балета имени А. Я. Вагановой, одну из старейших балетных школ в мире. Уже на втором году обучения юная танцовщица исполняет "Танец маленьких лебедей". В 1994 году 17-летняя балерина получает одновременно Гран-при и золотую медаль на престижном международном конкурсе в Лозанне. В этот момент началась головокружительная карьера Дианы. Сейчас она — икона мирового балета. Все, за что она берется, становится настоящим культурным явлением.
Каждое движение Дианы Вишневой отмечено особой изящностью и балетной грацией — берет ли она чашку кофе или устраивается перед зеркалом для нанесения макияжа. В хрупкой на вид балерине таится огромная сила: приняв во время съемки замысловатую позу, она может держать ее так долго, что у любого другого, “земного” человека давно бы начались острые судороги. Сложно поверить, что Диана Вишнева на сцене уже 20 лет — время будто застенчиво отходит в сторону, встретившись с ней. Если взглянуть на запись ее выступления в Лозанне в 1994 году, убеждаешься, что к нам на съемку пришла та же сияющая изнутри девушка с большими глазами. Речь Дианы под стать филигранному владению телом: говорит она мягко, плавно, вдумчиво, но эмоционально.
Вы исполняете как классическую, так и современную хореографию. Насколько трудно совмещать
два столь разных направления?
Профессия балерины вообще очень сложная — это,
конечно, не новость. Совмещение разных направлений создает еще больше трудностей.
Надо потратить огромное количество времени, чтобы войти в новый стиль, почувствовать его.
Это как выучить другой язык. На первых порах это еще и травмоопасно. Конечно, с опытом
становится проще адаптироваться. Но сначала внутри тебя все противится. Нужно укрощать свое тело
и сознание.
Как вы считаете, с появлением современной хореографии классический балет постепенно
уходит в прошлое?
Классика не уходит в прошлое. Она его часть, нечто вечное. Это
традиция, которую нужно сохранять из поколения в поколение. Конечно, классический балет со
временем видоизменяется — новое поколение привносит что-то свое в эстетику, трактовку образов.
Но при этом он остается символом, "знаком качества". А современная хореография диктует
собственные темы, понимание, графику, пластику. Любая эпоха стремится сказать что-то новое.
Человек, не пробовавший себя в такой хореографии, может ее отрицать, не понимать. Я это не
осуждаю, но саму меня тянет к современному танцу природно, интуитивно. Все началось с
неосознанной потребности — расширить границы классического образования. Когда я только пришла в
театр, считалось, что русские не умеют танцевать современную хореографию. Тогда ее просто не
было. Сейчас время меняется: и в Мариинском, и в Большом театрах теперь по две сцены. Появилась
возможность перейти от классического балета к современному. Это прекрасно — профессиональный
век артиста удлиняется. Сейчас у танцоров другое сознание: они свободны, открыты, восприимчивы
к новому.
Вы вносите большой вклад в продвижение современного танца в России. В прошлом году
вы основали международный фестиваль CONTEXT — было сложно все организовать?
Делать что-то в первый раз всегда сложно. Но в то же время были открытия — новые
встречи, новые имена. Так сложилось, что я много езжу и знакомлюсь, поэтому могу оценить
то, что будет интересно в России — новые веяния в современном танце. Была проделана
огромная работа, но она принесла плоды — как только CONTEXT закончился, на следующий
день его стали бурно обсуждать. Фестиваль нашел огромный отклик.
В то же время вы говорили, что столкнулись с некоторой инертностью публики, в том
числе среди профессионалов. В чем это проявилось?
Люди часто не доверяют
чему-то новому, неизвестному. Я не знаю, с чем это связано. Может быть, им показалось
странным, что классическая балерина с успешной карьерой вдруг решила что-то организовывать.
Тогда никто не знал, во что выльется это начинание. Зато в этом году уже все распродано —
настоящий ажиотаж.
7 ноября на сцене МАМТа состоялась российская премьера балета "Татьяна" хореографии Джона
Ноймайера — вы исполняете главную партию. Расскажите немного о новой постановке.
Сейчас не хочется подводить какие-то итоги — спектакль в живом процессе изучения, знакомства.
Это очень сложная постановка и по восприятию, и по работе. Как ни странно, тяжело потому, что
спектакль очень простой. В то же время у него очень витиеватая хореография — встречаешь много
головоломок, лабиринтов, связанных с кординацией движения, исполнением тех или иных поддержек.
Невероятная сложность — это музыка Леры Ауэрбах. В ней нет четкого ритма, мелодии — требуется
месяц–полтора, чтобы привыкнуть к ней. Ты не можешь сконцентрироваться на исполнении техники,
на том, что ты хочешь выразить в той или иной сцене, потому что зависишь от счета музыки — нужно
понять ее ритмику, почувствовать, как живет эта музыка. Не знаю, как все воспримет публика —
спектакль действительно непростой. Его нужно смотреть не один раз — очень много нюансов, деталей.
Вы не раз работали с Джоном Ноймайером. В чем особенность его интерпретации классической
истории Онегина и Татьяны?
Все спектакли Ноймайера насыщены драматургией, психологизмом. Он взглянул на историю под новым
углом — сюжет закручивает сознание Татьяны. Спектакль строится на ее ощущениях и восприятии, снах,
романтическом увлечении героями книг. Необычно, что в конце героиня снимает туфли, последнее
адажио — "письмо Онегина" — очень современное. Кроме того, у спектакля очень интересная
сценография — все решено минималистично, но эффектно: сцена двигается, комнату сменяет дуэль.
Получился современный "Евгений Онегин". Но при этом нельзя сказать, в какой эпохе все происходит.
Есть отголоски как прошлого, так и современности — Ленский ходит в джинсах, например. Есть
неизменные русские символы, стереотипы вроде посадских платков — так нас воспринимает Запад.
Мне кажется, этот спектакль ближе к драматической постановке. Он задает сюжет и атмосферу, но в
остальном — полная свобода интерпретации. Эта свобода очень близка драматическому театру.
